03.10.2016

Характер Вадима - бескомпромиссная твердость духа и готовность к любым жертвам во имя гражданской свободы - для Рурика terra incognita. Он внутренне приуготовлен к возвышенному унижению: вместе с дочерью Вадима, своей возлюбленной Рамидой «объять колена Героя и отца». Но тут Вадим переступает психологический порог, собирает себя в горсть и принародно формулирует суть новой ситуации. Он отрекается от отечества, ибо рабы не могут быть гражданами. Нет у него родины. И нет у него дочери, поскольку душой и сердцем она влечется к Рурику. Но в этот момент заговорила Рамида: она возносит к отцу мольбы о снисхождении и просит не думать о ней столь дурно. Ей-то доподлинно известно, зачем понадобился ему меч. И в доказательство своей безмерной преданности ему она закалывается. Смерть Рамиды вызывает у Вадима восхищенную, дьявольскую радость - он преклоняется перед несломленным духом дочери и тут же, бросив тирану отважные и дерзкие слова, повторяет ее подвиг. В любой квартире отлично будет смотреться диван аккордеон.

В акте трагического самопознания финальная реплика Вадима - последняя реплика в его диалоге с миром. «Мир любит пресмыкаться». Да, это так. Но вот, оказывается, что, в сущности, он, Вадим, - «член» этого мира, неотъемлемая, всецело сопричастная ему - его добру, но и злу тоже, - «единица». Презрения достоин народ, ломающий спину перед венценосным тираном. Именно диалогически в смысловом контакте унизительно-безмолвных, коленопреклоненных «гнусных рабов» с подлинно свободными гражданами - вскрывается тяжкая истина: те, кого он числил своими духовными единоверцами, оказались жалкими холопами. Значит, доселе он сослепу идеализировал их и вкупе с ними... себя самого. Трагедийный финал, словно удар в набат, призывает героя к последнему самоанализу. Здесь - ответ на кардинальнейший вопрос трагедии: почему произошло то, что произошло? Смысл и способ его порождения совпадают. На исходе сюжета потрясенный Рурик апеллирует к «грозному року» и «праведным богам», он не в состоянии уяснить себе, за какие грехи они отняли у него Рамиду. Отныне монаршье величие будет лишь тяготить его. И все же вызов, брошенный судьбою, принят.